…Воспоем Тамар-царицу, почитаемую свято! Дивно сложенные гимны посвящал я ей когда-то. Мне пером была тростинка, тушью — озеро агата. Кто внимал моим твореньям, был сражен клинком булата. Это — строки из вступления в поэму Руставели «Витязь в тигровой шкуре».
Они
как нельзя лучше отражают отношение Грузии и грузин к самой
прославленной женщине в их истории. Национальное сознание присвоило
любимой царице устойчивый эпитет — «солнцеликая». Солнце — это значит
так много, почти все, но все же оно — всего лишь символ. Так и
историческому образу Тамары недостает конкретности, живых подробностей,
какими переполнены жизнеописания и много более древних деятелей
(например, ее собственного прадеда Давида Строителя). Только полунамеки
хронистов и поэтов позволяют нам порой догадываться, как драматически с
юных лет до самой смерти складывалась ее судьба. Начнем по порядку —
то есть с имени Тамара (точнее — Тамар). В святцах оно определяется как
грузинское, хотя, несомненно, восходит к Фамари, одной из самых ярких
героинь Ветхого Завета (ее поучительную историю можно обнаружить в 38-й
главе Книги Бытия). А коль скоро речь зашла о библейских «корнях»
царицы, то уместно вспомнить предание, согласно которому грузинские
Багратиони происходят по прямой линии от Давида Псалмопевца. Это
обстоятельство даже нашло отражение в фамильном гербе династии — среди
прочих атрибутов на нем изображен кимвал великого царя Иудейского. Одно
время муссировались слухи, будто бы при создании государства Израиль
после Второй мировой войны потомкам Багратиони предлагали трон в
Иерусалиме...
Теперь о внешности. Похвалы Руставели можно
дополнить одой придворного поэта Чахрухадзе, повествующей о неземной
красоте царицы. То же восхищение проскальзывает в хрониках и народных
преданиях. Даже в современном учебнике по истории Грузии для
школьников, иллюстрированном тусклыми фотографиями, изображение Тамары
воспроизведено в цвете на мелованной бумаге. В этом портрете есть все,
что за века прославило красоту грузинских женщин и подсказало Бальзаку
лестное для нации сравнение: «Она стояла перед ним прекрасная, как
молодая грузинка» («Неведомый шедевр»).
Портрет, однако,
совершенно произволен, основан на чистом художественном домысле. Если
же вернуться к объективности и вглядеться в сохранившиеся прижизненные
изображения царицы на фресках в Бетании и Вардзии… Фресковая техника не
способствует достижению большого сходства, но в общих чертах модель
«схвачена». Что мы видим? Одутловатое лицо с припухшими веками,
округлый подбородок и тонкие губы. Скорее всего, Тамару рисовали уже в
поздней зрелости. И слава Богу, здесь любитель исторической правды
может хотя бы смотреть на нее, не зажмуриваясь, как от софитов,
которыми освещена апологетическая литература о нашей героине.
Теперь, собственно, о жизненных драмах первой леди грузинской истории.
В годы ее девичества, еще до престола и замужества, при тбилисском дворе разыгрались страсти с кровавым исходом.
В
1177 году сложился заговор с целью возвести на престол племянника
царствовавшего монарха Георгия III, принца Деметре (в домашнем обиходе
— Демны). По мнению исследователей, опирающихся на политический анализ
и намеки исторических хроник, Демна, доводившийся Тамаре двоюродным
братом, был влюблен в свою кузину, что и послужило настоящей причиной
борьбы за престол. Молодой человек не желал уступать любимую никаким
гипотетическим женихам, хотя ко времени восстания сам уже состоял в
браке с дочерью главы заговора, государственного амирспасалара
(командующего войсками) Иванэ Орбели. Разумеется, у именитого феодала
были иные, более практические цели, в том числе, конечно, — увидеть
свое чадо на троне.
По правилам «преимущественно мужского»
престолонаследия Демна имел основания претендовать на корону грузинских
царей, поскольку доводился отпрыском старшему из братьев Георгия,
имевшего одну лишь дочь. Вот что пишет о мятежнике
летописец-современник: «…созрел сын брата его старшего по имени
Деметре, ясноликий, искусный в ратном деле, постигший науки, как
пристало мужам его рода. Но грех, что сводит на нет всяческую
добродетель и ученость, совершенство облика и доблесть ратную, омрачил
ему жизнь и сгубил его. Грех сей — отсутствие страха Божия и попрание
веры Христовой — врожденный порок и несчастье его царствующего рода».
Что такое? О каком грехе пишет хронист? Тут мы имеем дело с одним из
глухих и невнятных намеков, коими полнятся жизнеописания членов семьи
Багратиони. Но, возможно, дело прояснят дальнейшие события?
Итак
— заговор. Рядом с Демной не только Орбели, но и другие родовитые
феодалы. У них 30 000 войска, и они полны решимости — каждый во имя
собственных выгод — сместить своего государя, отца юной красавицы.
Особенно нетерпелив «ясноликий» и «искусный» Демна. Он торопит тестя с
выступлением на север, в сторону Тбилиси — столицы, вновь обретенной
(отбитой у мусульман) усилиями их общего с будущей царицей предка
Давида Строителя. Там, во дворце над Курой, в Исани, живет милая его
сердцу юная Тамар. До нее всего сто миль — три дневных перехода. Что же
ты медлишь, амирспасалар? Так ведь легко упустить птицу удачи. Ты же
видишь, что пыл наших сторонников, с трудом собранных под мои знамена,
остывает.
Так и случилось: родитель молодой Тамары оказался
предприимчивее своих противников. Он сам собрал преданные трону отряды
и двинулся в сторону крепости Лоре, где сосредоточились их главные
силы. (Спустя семь столетий топоним Лоре войдет в российскую историю
вместе с именем канцлера М.Т. Лорис-Меликова, автора «несостоявшейся»
имперской конституции. Дословно эта фамилия переводится как Владетель
Лоре.) Царские войска обложили твердыню, и, выглядывая из бойниц,
влюбленный Демна мог видеть разбросанные в ложбине палатки, шатер
своего коронованного дяди с ярким вымпелом, трепещущим на ветру,
всадников в кольчугах, разыгрывающих, пока суд да дело, турниры;
воинов, разводящих костры для жарки кабанов и косуль. Они в изобилии
водились в окрестных лесах.
Оправдались худшие предчувствия
царевича — энергичные действия Георгия III дезорганизовали
заговорщиков. Первым от них отошел внушительный внешностью, но слишком
осторожный Гамрекел Торели, за ним ушли некоторые другие, и, наконец,
заговорщики узнали, что прославленные в сражениях братья Мхаргрдзели
тоже явились к царю с повинной. Встревоженный амирспасалар отправил
гонцов к соседним мусульманским правителям. Заманчивыми посулами он
пытался привлечь их на свою сторону, однако в ответ получил только
витиеватые и ни к чему не обязывающие слова одобрения, на которые щедр
исламский Восток. А осада Лоре продолжалась — со всем, что сопутствует
долгой осаде: голодом и жаждой, досадой и страхами. Уже и Орбели с
Демной не раз высказывали друг другу претензии: старый князь
догадывался о тайных планах зятя, а юноша в глубине души сознавал, что
отец милой Тамары, ежедневно объезжавший свой лагерь, ему ближе
сурового тестя — отца немилой жены. Наверное, сердце его разрывалось
между сердечной склонностью, родственным долгом вассала и рыцарским
словом, данным товарищам по восстанию.
Все это, конечно,
фантазии, но, как бы там ни было, однажды ночью Деметре по веревке
спустился с крепостной стены и явился в шатер к дяде. Смелость этого
поступка свидетельствует: он искренне раскаивался и, надо полагать,
надеялся на снисхождение. Но венценосный родственник оказался черствее,
чем царевич думал. По словам летописца, Демну ослепили, и вскоре он
умер.
Однако мы увлеклись драмами в Лоре и забыли о юной
царевне. Тамара из дворца в Исани с тревогой следила за ходом боевых
действий, вслушивалась в разговоры придворных и шушуканье челяди… Знала
ли она о тайных чувствах своего авантюриста-кузена, на чьей свадьбе с
недетским любопытством разглядывала когда-то невесту из дома Орбели?
Как в таком случае она отнеслась к жестокости отца? Видела ли
впоследствии ослепленного брата? Нашла ли для него слова утешения?
Опять-таки
домыслы, а что поделаешь? Ничего не остается, как домысливать. Иначе
пришлось бы ограничиться фразой: в весьма нежном возрасте (около 13—14
лет) царевна пережила сильное потрясение.
И быть может,
пытаясь сгладить свою жестокость и искупить вину, Георгий III еще при
жизни венчает дочь на царство. То был, конечно, символический акт,
призванный, насколько возможно, обезопасить наследницу от грядущих
посягательств на ее права, а не досрочная уступка полномочий. Подобное
часто происходило в средневековом христианском мире.
Одетые
и вооруженные подобным образом бойцы ковали победы для Тамары на
протяжении всего ее триумфального царствования (изображение относится к
XII—XIII векам) Но с 1184 года 19—20-летняя осиротевшая Тамара
наконец полновластная царица Грузии. Недалек золотой век ее правления.
Но тут разыгрывается вторая драма царицы, виновника которой привезли с
далекого Севера, известного только предприимчивым купцам и
путешественникам. Из неоглядных степей по ту сторону Большого Кавказа
явился жених для новоиспеченной государыни. Претендентов имелось,
естественно, множество, но отцы отечества — члены дарбази
(Государственного совета) рассудили так: там, за горами, крепнет
молодая единоверная Русь, и дальновидная предусмотрительность
подсказывает наладить с ней связь. Самый быстрый и надежный способ
сделать это— заключить династический брак. Вот почему царские сваты
привезли с собой русобородого, статного Юрия — сына
Владимиро-Суздальского князя Андрея Боголюбского. Правда, поговаривали,
что княжич чем-то прогневил благочестивого отца, и тот поэтому был
только рад с ним расстаться, но в конце концов кто же не бедокурит в
молодые годы? Быль молодцу не в укор. Надо полагать, что престол
потомков Давида образумит его. Зато он бел лицом, ловок в седле — не
хуже лучших наездников из Одиши, села, славного конной школой. А имя
Юрий, звучащее для грузинского слуха непривычно мягко, легко меняется
на весомое Георгий, как у покойного отца царицы. С таким небесным
покровителем жизнь в Иверском царстве быстро пойдет на лад.
Однако такого не случилось, надежды дарбази не оправдались.
Прошло
венчание, отшумел грандиозный свадебный пир. Наступили будни. Красивый
русич вызывал всеобщее внимание и любопытство. Члены Совета,
преодолевая языковой барьер и мучая купцов-толмачей, пытались ввести
его в курс государственных дел. Молодые дворяне устраивали для
новообретенного сюзерена охоту, ристалища и дружеские пирушки. А
придворные дамы все чаще многозначительно переглядывались и
перешептывались, ибо помнили, что такое медовый месяц: от него голова
идет кругом, а тело наливается соками жизни… Но шли недели, месяцы;
минул год, а молодая царица не только не «налилась», но словно бы
заметно увяла. Ее красивое, по всеобщему мнению, лицо побледнело и
осунулось.
Стало ясно, что между молодыми неладно. Русич,
конечно, недурен, но что же он избегает жены, неделями не заходит к
ней, а когда заходит — об этом с недоумением говорит прислуга — не
раздевается и не ложится в царскую постель? Разве что, захмелев,
утирает слезы и поет что-то протяжное… Может быть?.. Но знатные повесы,
составлявшие государю компанию в охоте и развлечениях, уверяли, что
Юрий частенько заглядывает к разбитной вдове — мельничихе, живущей
возле Анчисхатской церкви. Обращаясь в поисках ответа к историческим
хроникам, мы готовы наткнуться на привычные уже обиняки, что и понятно
— ведь речь идет о частной жизни царицы Тамары, причисленной к лику
святых вскоре после кончины. Ее имя стоит рядом с Ниной Каппадокийской
и Великомученицей Кетеваной, а плотское и низкое несовместимы с этими
именами. Но тут вдруг летопись почему-то нарушает табу — цепочку
невнятных слов о слабостях Юрия прерывает прямое обвинение в содомии и
скотоложестве.
Собор
Богоматери в Кутаиси, более известный в народе как «Баграти» (в честь
Баграта III, первого «собирателя грузинских земель»), старше Тамары на
сто с лишним лет. Когда царица приезжала сюда помолиться, он уже был
знаменит и славен Бедная царица. Судьба словно издевается над ней.
Что
ж, она проявляет свойства, унаследованные от великого предка: жизненные
испытания не сгибают ее. «Так тяжкий млат, дробя стекло, кует булат».
Из милой девушки вырастает выдающаяся правительница.
По
прошествии двух лет своего странного, двусмысленного брака Тамара
расторгает его. Княжича выдворяют в Византию (туда ближе, чем до Руси).
Невезучий отпрыск Андрея Боголюбского еще дважды попытается вернуть
себе престол грузинских царей: в эпоху феодальных распрей нетрудно
найти союзников. На первых порах ему даже будет сопутствовать удача,
однако в конце концов он потерпит сокрушительное поражение и скроется
из виду хронистов. Дальнейших сведений о нем не сохранилось.
А
где кончается история, там начинается беллетристика. Не удивительно,
что взаимоотношения Тамары и Юрия до сих пор дают пищу для
разнообразнейших толкований во фрейдистском духе. Почему молодой
разгульный грешник не смел прикоснуться к красивой жене? Что лишало его
сил? Грузинские писатели не раз обращались к увлекательному сюжету, но
при этом, подобно летописцам, проявляли такт и чуткость. И только в
пору отмены всех запретов, то есть в наши дни, молодой литератор
опубликовал повесть с доминированием эротико-патологического элемента,
в центре которой брачное ложе царицы (Георгий Бугадзе «Первый
русский»).
Однако вернемся в XII век.
В 1189 году
Тамара венчалась вторым браком с осетинским царевичем Давидом Сослани,
из боковой ветви Багратиони. От него она по ходу больших политических
дел родила двоих детей: царевича Георгия (Лашу) и царевну Русудан.
Царице досталась-таки своя доля супружеской и материнской радости. Ее
муж не обладал большим государственным умом, но отличался воинской
доблестью и мужеством. Она, как большинство женщин Средневековья, от
мужчин большего и не требовала.
Храм
Джвари (Креста), стоит у слияния Арагви с Курой с VI века — и
практически сохранил первозданный вид! В эти ворота входила Тамара Кроме
того, Тамара уже усвоила к этому времени: любовь для венценосцев — в
лучшем случае побочный сюжет. Провидение доверило ей судьбу царства,
унаследованного от великого предка. В ее окружении все реже попадались
люди, помнившие Давида Строителя, зато повсюду виднелись результаты
начатых им преобразований. Направлять их дальше — отныне ее поприще.
Все, что она узнала в этой жизни, чему научилась у духовных отцов и
светских советников, «пойдет» на завершение начатого прадедом. Нет
никакой возможности перечислить здесь все, даже только самое значимое,
что сделалось в эпоху Тамары. Ее заботами была проложена кратчайшая
дорога из центральной Грузии в южную область Месхетию, сооружены
оросительные каналы протяженностью в сотни километров и водопроводы,
доставляющие воду в монастыри, выстроены мосты (некоторые из них в
первозданном виде сохранились до наших дней). Строились храмы — шедевры
зодчества — в Бетании, Питарети, Икорте. Их купола и окна украшены
искуснейшим орнаментом. Не меньшее эстетическое удовольствие вызывают
ювелирные изделия, чеканка и перегородчатая эмаль «эпохи царицы
Тамары». «Такой работы нельзя встретить и в самой Византии», — считали
в старину.
Кстати, с зодчеством связана любопытная аберрация
национального сознания, как нельзя лучше характеризующая отношение
народа к Тамаре. Каждый, кто бывал в Грузии, помнит характерные силуэты
крепостных руин на вершинах гор, их угловатые контуры, подсказавшие
поэту трагическую метафору: «Возносят яблоки адамовы казненных замков
очертанья» (Б. Пастернак). Церквям и соборам повезло больше, многие из
них избежали казни. Вот список общепризнанных шедевров: Джвари, Ошки,
Светицховели, Храм Баграта, Самтависи, Мартвили, Бана...
Церковь
в Бетании в 20 км от Тбилиси, построенная Тамарой, была излюбленным
местом ее уединенных молитв. В XIX веке ученые обнаружили и расчистили
здесь знаменитую ныне фреску с изображением царицы Немецкий
исследователь, путешествовавший по Передней Азии в середине XIX века,
писал о храме Бана: «Это, без сомнения, самое красивое и самое
великолепное из всего того, что я видел в этом роде на всем Востоке,
исключая Константинополь!» К сожалению, мало кто из современных грузин
видел храм Бана — ныне он в пределах Турции. Но определенно можно
сказать, что названные в ряду с ним не уступают в красоте и величии.
Все они, как и большинство крепостей, заметьте, построены задолго до
нашей героини, с VI по XI век. В народе же, так сказать в просторечии,
говорят: это от «времен царицы». И даже не скажешь, что народ
ошибается: «времена царицы» просто означают «лучшие времена». Так живет
в народной памяти образ Тамары.
При ней процветали искусства,
науки, ремесла, однако наибольшего расцвета достигла литература. Как и
во всем другом, условия для взлета создал Давид Строитель, который
собрал прекрасную библиотеку, послал на обучение в Грецию сорок
способных юношей, основал академии в Гелати и Икалто. Зерна, брошенные
в благодатную почву, дали всходы: грузинская литература, по
преимуществу агиографическая, пополнилась замечательными поэмами
Шавтели и Мосэ Хонели. А вершиной национального творческого взлета стал
«Витязь в тигровой шкуре» Шота Руставели. Впрочем, такую книгу нельзя
считать результатом усилий правителей. Чудо неуправляемо, а то, что
Руставели сотворил чудо, признавал каждый образованный грузин. «Витязь»
— равновеликий отклик на призыв Давида Строителя к возрождению.
Царица
часто видела «литературного чудотворца», назвавшего себя «месх
безвестный из Рустави», у себя во дворце — месхетский дворянин и
главный казначей двора был не так уж безвестен. Когда египетский султан
Саладин, разбив крестоносцев, овладел Иерусалимом, царица послала в
Палестину именно Шота с поручением выкупить тамошнюю грузинскую святыню
— монастырь Святого Креста. И поэт прекрасно справился с заданием.
Потом он навсегда уединится в этом монастыре, неподалеку от Гроба
Господня, где и будет похоронен согласно завещанию.
Пройдут
века, и весь мир заговорит о «Витязе в тигровой шкуре» как «…лучшей
поэме любви, когда либо созданной в Европе» (К. Бальмонт), а Карамзин
напишет в «Истории государства Российского, что «царица Тамарь любила
Науки, Историю, Стихотворство, и время ее считалось золотым веком
Грузинской Словесности».
А тогда, в начале нового, XIII,
столетия царица (наверное, не без улыбки) вспоминала другие строки
Руставели, посвященные ей: «Та, кому подвластны рати», «беспощадная
тигрица»… Что ж, в них тоже своя правда — монарх не может
ограничиваться искусствами и поэзией. Для того чтобы они процветали,
стране нужны мир и благоденствие. Но — «хочешь мира — готовься к
войне». Больше тысячи лет Иберию и Колхиду — хребет Тамариного царства
— терзали завоеватели. По долинам Куры и Риони прокатывались волны
нашествий: персидские и греческие, парфянские и римские, арабские и
сельджукские (кто мог знать, что худшее впереди — за горизонтом зрел
смерч по имени Чингисхан)…
Царица помнила, что когда-то только
усилиями Давида Строителя удалось восстановить царство в пределах,
соответствовавших ареалу нации и, без притязаний на чужое, заявить:
«Грузией называется страна, в которой богослужение ведется на
грузинском языке». Самое разумное для внучки Давида — окружить свою
страну союзниками и вассалами. Для этого с одними правителями нужно
договориться, другим пригрозить, а третьих и разгромить.
В
общей сложности за три года интенсивных боевых действий грузинское
воинство под знаменами Тамары и предводительством Давида Сослани
одержало множество побед. Замирены были Ширван, Шамхор, Гянджа, Двин.
Потом до Тамары дошли слухи о том, что византийцы обирают грузинские
монастыри на Южном побережье Черного моря. Трудно судить, послужило ли
это только поводом, но она приказала ввести войска в пределы греческой
империи, и они продвинулись вплоть до Синопа и Гераклеи. Эти земли были
большей частью населены грузинскими племенами — лазами. Дабы
обезопасить юго-западные рубежи, царица Тамара содействовала созданию
здесь Трапезундского царства, на престол которого возвела своего
родственника Алексея Комнина, из древней византийской же династии.
Комнин с братьями еще младенцами попали в Грузию, где и получили
воспитание. Родным языком их был грузинский, а царица доводилась
теткой, так что союз оказался надежным — во всяком случае, на первых
порах.
А победоносные дальние походы тем временем
продолжались. Придворные историографы с удовольствием перечисляют
завоеванные города — Карс, Тавриз (Тебриз), Хлат, Казвин, Ром-Гур,
Эрзерум… Теперь северная граница государства Багратиони простирается от
Никопсии (в районе современного Гантиади) до Дербента, а на юге
достигает истоков Евфрата и Тигра.
Такое усиление Грузии
встревожило мусульманских владетелей Передней Азии. Румский султан
Рукн-эд-дин первым открыл переговоры с соседями, настаивая на
объединенной борьбе с врагом. Собрав предварительно большое войско, он
направил к Тамаре с воинственным письмом посланника. Тому пришлось
поплатиться за дерзость патрона: прервав его грозные речи, амирспасалар
Захария Мхаргрдзели (четверть века назад он участвовал в заговоре
царевича Демны) воскликнул: «Как ты смеешь, нечестивец, осквернять
своими словами воздух, которым дышит Солнцеликая!» — и с такой силой
ударил мусульманина по лицу, что он упал как подкошенный. Лекари не без
труда привели его в чувство.
Пострадавшего дипломата щедро одарили и отправили восвояси. И чуть ли не следом за ним двинулось на юг грузинское войско.
Главное сражение произошло в 1204 году в Басиани, около Эрзерума. Рукн-эд-дин едва спасся бегством.
Осень
1212 года. Царица с небольшой свитой неожиданно прибыла в свою любимую
Вардзию. Этот монастырь, высеченный в скале, был для нее тем же, чем
для прадеда Давида Гелати, — местом отдохновения и молитвы. Она любила,
сидя на огражденном выступе, венчающем крутую лестницу, вырубленную в
скале, смотреть на отверстия пещер над Курой — черные дыры походили на
стрижиные гнезда, а в гнездах неустанно служили монахи. Глядя снаружи,
трудно было представить, что стены пещер и переходы между ними отделаны
и украшены орнаментом и росписью.
Царица ехала из Исани три
дня, останавливаясь в пути и не торопя министра двора, выславшего
вперед вестников и челядь. Вардзия всегда готова к прибытию
Солнцеликой, но все-таки лучше предупредить настоятеля.
Шел
период сбора винограда, и над всей Грузией курились дымки и стоял
сладкий запах молодого вина. Это была ее любимая пора — летний зной
утомлял и тяготил — быть может, в этом одна из причин пристрастия к
пещерному городу, наполненному прохладой.
Солнце светило
мягко. Изредка на тропе, брошенной на скалу, подобно канату, появлялась
фигура монаха. Он начинал неспешный спуск, встречаясь порой на пути с
такой же безмолвной фигурой, — задержавшись ненадолго, они расходились.
Нет, пожалуй, обитатели пещерного города напоминали, скорее, не
стрижей, а муравьев — тружеников во имя Господне.
Пять лет
назад царица овдовела. Ей недавно минуло пятьдесят, и, хотя это не так
уж много, она чувствовала, что жизнь подходит к концу. Старалась,
однако, не обнаруживать недугов и не искала лекарей, а думала и читала.
Думала она больше о будущем, чем о прошлом. Что ждет ее наследника —
Лаша? Он смел и решителен, но уж больно нетерпелив и горяч, а правителю
нужна осмотрительность (Георгий IV в 1223 году получит смертельную рану
в битве с монголами). Какой стороной обернется жизнь к царевне Русудан,
кажется, слишком склонной к кокетству? (Она оказалась серьезнее, чем
думала мать: унаследовала престол после брата и даже, подписав
вассальное соглашение с Чингизидами, сохранила в Грузии внутренний
мир.)
Зрение ее с годами почти не ослабело, но читала она
теперь только два сочинения: «Покаянные песнопения», написанные на
склоне лет царственным прадедом, и книгу Руставели.
Она не
очень понимала, в чем надо было каяться прадеду, возродившему
грузинское царство, хотя мудрая горечь его слов трогала до глубины
души.
Что же касается Шота, то... Говорили, что в стране
объявились знатоки, заучившие его поэму наизусть. Царица не собиралась
состязаться с ними, но каждый Божий день раскрывала рукопись,
поднесенную когда-то автором, и погружалась в нее на долгие часы.
Вот
и сейчас «Витязь в тигровой шкуре» лежит у нее на коленях, и царица
мысленно произносит вступительные строфы — их она тоже помнит наизусть:
Суть любви всегда прекрасна, непостижна и верна, Ни с каким любодеяньем не равняется она: Блуд — одно, любовь — другое, разделяет их стена. Человеку не пристало путать эти имена. Как верно.
Как
величаво и грациозно. «Месх безвестный» — почему, даже когда Тамара
здесь, в Вардзии, в двух часах езды от его вотчины, он никогда не
является ко двору? Царица постарела, но ведь и он немолод, сильно
поседел, как заметила она при последней встрече летом в Гегути (там
находился один из ее дворцов).
Плач миджнура о любимой — украшенье, не вина. На земле его скитанья почитают издавна. И в душе его, и в сердце вечно царствует одна, Но толпе любовь миджнура открываться не должна.
Что он хотел сказать этими строками? Зачем тревожит покой стареющей женщины?
В 1213 году царица Тамара умерла.
И
вот ее последняя загадка: хронист по имени Басили и еще два летописца
оставили подробное жизнеописание царицы, но никто в Грузии не знает,
где она похоронена!
Иногда историки что-то неуверенно говорят
о фамильном склепе Давида Сослани, но будь этот склеп местом
захоронения Тамары, он с самого начала стал бы местом паломничества.
Любивший ее народ явно не знал никогда, куда идти на поклон покойной.
Вместо царственных останков — одно сияние имени…
И все же сохранилось два более или менее связных предания о Тамариной могиле. Одно — грузинское, другое — европейское.
Согласно
первому царица завещала похоронить ее тайно, скрыв последний приют от
друзей и недругов, дабы в случае вторжения неверных, которое она
предчувствовала, избежать надругательства. В девяти направлениях
отправились девять похоронных дрог и в девяти провинциях довольно
обширного царства похоронили девять самшитовых гробов. Иногда
темпераментные грузины идут еще дальше и утверждают, что после этого
девять молодых братьев, совершивших «обряд» и преданных царице даже по
ту сторону жизни, пронзили друг друга мечами, дабы не выдать ненароком
тайну. Но это уже, пожалуй, слишком…
А вот европейское
предание: в начале XIII века некий рыцарь Де-Буа писал с Востока
архиепископу Безансонскому во Францию: «Теперь послушайте новости,
удивительные и важные. Узнал я по слухам, а потом установил истинность
этого дела через достойных доверия послов, что из Иберии христиане,
именуемые георгенами (грузинами. — Прим. ред.), бесчисленной конницей и
пехотой, воодушевленные Божьим содействием, весьма сильно вооруженные,
выступили против неверных язычников и быстрым натиском уже взяли триста
крепостей и девять больших городов, из коих сильными завладели, а
слабые обратили в пепел. Из указанных городов один, расположенный на
Евфрате, считается самым знаменитым и богатым из всех языческих городов
(подразумевается Эрзерум. — Прим. ред.). Владетелем того города был сын
вавилонского султана… Вышеупомянутые идут, чтобы освободить землю
священного Иерусалима и покорить весь языческий мир. Царю их знатному
шестнадцать лет, он подобен Александру мужеством и добродетелью, но не
верой (автор имеет в виду, что Александр Македонский был язычником, а
грузинский царь, в данном случае Лаша, Георгий, — христианин. — Прим.
ред.). Этот юноша везет с собой кости своей матери, могущественной
царицы Тамары, которая при жизни дала обет побывать в Иерусалиме и
просила сына своего: если она умрет, не побывав там, отвезти ее кости
ко Гробу Господню. И он, помня о просьбе матери… решил перевезти ее
останки, захотят того или не захотят язычники».
