На могиле отца маркиза рыдает искренне и безутешно - ведь наследство досталось не ей, а двум ее братьям. Впрочем, зачем слезы? Разве нельзя сделать дубль? Но тут нужны сообщники, поскольку подложить братьям яд значительно труднее. Маркиза делает своим любовником некоего Лашоссе, и он исполняет задуманное ею. Братья Мари один за другим покидают бренный мир. Конечно, смерть отца и последовавшая через год смерть двух братьев не могли остаться без подозрений. Но с помощью тогдашних методов исследования обнаружить "итальянский яд" было нельзя. Маркиза вступила в наследство. Все шло хорошо, но произошла роковая случайность: Сент-Круа, экспериментируя в лаборатории, отравился ядовитыми парами. Полиция, расследуя его смерть, обнаружила в лаборатории ящик со склянками, в которых находились подозрительные жидкости. Их испробовали на животных, и все подопытные умерли. Тем временем выяснилось, что в завещании Сент-Круа наследницей данного ящика указана маркиза де Бренвилье.
Следствие тянулось долго. Связи и деньги маркизы на некоторое время отодвинули расплату за содеянное. Когда же были арестованы Лашоссе и другие ее сообщники, она бежала из Франции. Три года жила маркиза на чужбине, пока ностальгия не привела ее назад. Некоторое время она скрывалась в стенах льежской обители. Но вскоре ее опознали. В Льеж отправился лейтенант коннополицейской стражи Дегре, арестовал де Бренвилье и привез в столицу. В соответствии с положением маркизы судил ее верховный суд парижского парламента. Король, заигрывавший с третьим сословием, повелел, чтобы правосудие было осуществлено независимо от звания.
Маркиза пробовала защищаться, намекала на то, что ей известны секреты высших сфер. "...Половина тех, кого я знаю,- людей знатных - занята тем же, что и я... Я потяну их за собой, если решу заговорить". Но третьему сословию было наплевать на скандалы в аристократической среде. Суд не колеблясь признал Мари Мадлен де Бренвилье виновной в умышленных убийствах, и плаха приняла ее красивую голову.
Теперь перепрыгнем через полтора столетия, во времена, когда в Европе господствовали романтические настроения. Теория сильной личности, поддержанная примером Наполеона, владела умами тогдашней интеллектуальной элиты. Многие буржуа, едва нацепив на фрак трехцветную бутоньерку, тут же начинали воображать себя демоническими героями. Для большинства все это кончалось протиранием локтей на государственной службе, вербовкой в армию или в лучшем случае покупкой москательной лавки. Но изредка (один на миллион) находился человек, решавший проверить теорию на практике. Таким был Пьер Франсуа Ласснер (1800-1836), которого можно назвать французским предтечей Раскольникова.
Современники назвали его убийцей по призванию. Родился Ласснер в городке Франшвилль близ Лиона. Существует легенда, что однажды в детстве, когда он гулял с отцом по Лиону, прозорливый папочка показал ему одну из главных достопримечательностей славного города - гильотину на площади и предрек: "Смотри, сынок, внимательней - на такой штуковине ты окончишь свои дни".
Ситуация в семье Ласснеров заставляет вспомнить Фрейда. Пьер был третьим лишним - родители хотели только двух детей, но английских капюшонов (как называли тогда презервативы) катастрофически не хватало. В итоге - нелюбовь родителей, вечные ссоры и наказания. Спустя некоторое время родители пристроили Пьера на сторону. Францию сотрясали военные и политические бури, Наполеон боролся с Англией, Австрией, Россией, оппозицией, а Пьер Франсуа учился грамматике и счету в различных учебных заведениях. Учился порой не без успеха, ибо имел живой ум. Однако его ненавидели воспитатели, потому что мальчик всегда шел против течения, нарушая правила. Он делал это не как другие мальчики - случайно или украдкой, а нарочно, с вызовом. Еще школьником он восстал против общественной морали, в которой видел только лицемерие и ханжество. Идефикс Ласснера стало желание насолить обществу. Каким образом? Стать преступником, и лучше всего убийцей!
Неизвестно, когда точно пришел Ласснер к этой мысли, - но торопиться он не стал. Получив путевку в жизнь, он решил основательно овладеть профессией преступника. Сначала Ласснер берет карету напрокат и не возвращает. Карету находят, но у владельца нет претензий к вору. Ласснер потрясен. Более того, он негодует. Что это за общество, которое оставляет преступление без наказания, когда преступник известен - вот он, только протяни руку и возьми его за шиворот! Бедняга Ласснер "качает права", требуя наказания. И добивается. Год тюрьмы.
Тюрьма Ласснера горько разочаровала. Он ожидал пройти там университет настоящей жизни, найти больших мастеров преступного жанра, у которых можно научиться секретам искусства быть преступником... Увы, вместо художников он встречает лишь жалких ремесленников. Предел их мечтаний такой же, как у мелкого буржуа: наворовать столько, чтобы хватило на покупку своей лавки или процентных бумаг. А некоторым не хватает воображения и на это.
Конечно, Пьер Ласснер разочарован. Однако нет худа без добра. Он еще раз убеждается в собственной исключительности. Он, именно он призван показать миру, что такое настоящий преступник, убийца без страха и упрека. Решено - сделано. Ласснер становится убийцей. Он лишает жизни людей, торопясь, как будто опаздывает на поезд. Он воображает себя великим и безжалостным. На его руках - кровь многих жертв... Правда, потом, во время следствия, выяснилось, что большую часть своих убийств Ласснер... нафантазировал. И все же два убийства были действительно подтверждены.
Ласснер был оскорблен тем, что следователи не поверили в остальные его преступления. Насквозь закомплексованный, пропитанный манией величия, он сумел внушить к себе если не страх, то, во всяком случае, уважение. Судьи удовлетворили его желание, приговорив к смертной казни.
Оставшееся до исполнения приговора время Ласснер провел не в безделье. У себя в камере он устроил... литературный салон. Убийца не чурался изящных искусств и даже пописывал стихи. К нему в тюрьму приходили поэты, писатели, художники и т. д. Тогдашняя художественная богема просто влюбилась в Ласснера, видя в его поступках символ идеального самопожертвования.
Ласснер почувствовал призвание к убийствам - и стал убийцей, рассуждали его поклонники. Убийцей не ради денег, не ради крови, а ради самореализации. Убийцей, который не избегает наказания, а напротив, жаждет его. В глазах людей, зараженных романтизмом действия, идеями "бури и натиска", это было высшей доблестью. Они считали, что Ласснер выше писателей и художников, ибо из самой своей жизни сделал он произведение искусства.
8 января 1836 года Ласснер спокойно и даже весело поднялся по ступеням гильотины. Но печать исключительности, очевидно, до сих пор лежала на нем, ибо, когда его привязали к доске, повернули в горизонтальное положение и палач нажал кнопку, нож гильотины, перекосившись, застрял в пазах. Ласснер в нетерпении вывернул голову, чтобы узнать, почему произошла задержка, и в этот момент сверкающее косое лезвие высвободилось и рухнуло наконец вниз.
Следующий наш персонаж - Франсуа Кенигштейн (Равашоль) (1849-1892) тоже претендовал на роль идейного убийцы, но на поверку оказался хладнокровный и циничным уголовником. Уловив модные веяния века, он ловко выдавал себя за революционера-анархиста. Однако характер его преступлений говорит прежде всего о жажде наживы. Правда, справедливости ради надо сказать, что все даже самые благородные теории революционной переделки мира на практике всегда сводились и заурядному кличу: грабь награбленное. Итак, кто же такой Кенигштейн? Родился он в семье рабочего- металлурга. Имея профессию красильщика, в 37 лет бросил работу и стал промышлять воровством и контрабандой. 19 июня 1891 года он задушил старика-отшельника в Форезских горах и похитил 35 тысяч франков. 27 июля того же года ударами молотка Кенигштейн убил двух женщин - владелиц скобяной лавки в Сент-Этьене. Затем он связался с анархистами и занялся изготовлением бомб и организацией взрывов. Так, с его помощью были произведены взрывы в доме № 136 по бульвару Сен- Жермен и в доме № 32 на улице Клиши в Париже.
Эти и другие взрывы, прогремевшие в Париже в 1892 году, накалили обстановку в столице до предела. В этот момент редактор газеты "Ле Голуа" Жарзюэль получил приглашение встретиться с неуловимым Равашолем - разумеется, тет-а-тет. В погоне за сенсацией Жарзюэль не сообщил полиции о встрече и не дал в газете описания внешности Кенигштейна (преступник взял с него честное слово). Он только привел монолог псевдоанархиста: "Нас не любят. Но следует иметь в виду, что мы, в сущности, ничего, кроме счастья, человечеству не желаем. Путь революции кровав. Я вам точно скажу, чего я хочу. Прежде всего - терроризировать судей. Когда больше не будет тех, кто нас сможет судить, тогда мы начнем нападать на финансистов и политиков. У нас достаточно динамита, чтобы взорвать каждый дом, в котором проживает судья..."
Однако после этого интервью Равашоль недолго гулял на свободе. Через два дня, 30 марта 1892 года, во время обеда в ресторане он вел себя слишком подозрительно, и хозяин вызвал полицию. При задержании преступник оказал бешеное сопротивление, но все же был схвачен. По дороге в полицию он вопил во всю глотку: "Братья, за мной! Да здравствует анархия! Да здравствует динамит!" На суде Равашоль отрицал, что "благородный" анархист Равашоль и подлый убийца старика- отшельника Кенигштейн - одно и то же лицо. Судьи, запуганные очередными взрывами (в том числе ресторана, где был арестован Равашоль), вели себя весьма скованно. Но затем Равашоля перевезли для суда в департамент Луара в Монбризоне. Там судьи не были так запуганы, как в Париже, председательствовал же месье Дарригон из Лиона. Благодаря системе антропометрических измерений Бертильона Равашоль был изобличен. Когда он это понял, то перестал скрывать свои уголовные преступления.
