Уголовное дело и судебный процесс по обвинению Александры Рыбаковской в умышленном убийстве 22 февраля 1866 г. Евгения Лейхфельда.
Петербург , 1866 г . Рабочая окраина столицы Обухово . В доме для инженерного персонала одноименного завода 22 февраля произошли события , создавшие один из самых , пожалуй , неоднозначных и любопытных прецендентов в истории суда дореволюционной России .
В этот день около девяти часов утра в квартирку дворника Феоктистова , расположенную под самой крышей , вбежал живший двумя этажами ниже Евгений Лейхфельд . Он заявил дворнику что ранен , показал сильно кровоточившую рану в боку , которую зажимал рукой , и попросил помощи .
Не успел обомлевший дворник прийти в себя , как в его квартире появилась молодая девица , сожительница Лейхфельда , которую Феоктистов знал под именем Александра .Она начала деятельно хлопотать : уложила раненого на диван , потребовала чистого сукна или марли , чтобы остановить кровотечение , взялась лично перевязывать рану , а дворника отослала за врачом .
Феоктистов ушел и отсутствовал около двадцати минут , возможно чуть более . Доктор Герман , которого он привел с собой , осмотрев рану , без труда определил ее огнестрельное происхождение и категорически потребовал перевозки Лейхфельда в больницу . Принимая во внимание обильное кровотечение и возможный сложный характер полученных повреждений не могло быть и речи о лечении в домашних условиях . Доктор не забыл поинтересоваться причиной случившегося . "Саморанение" , - ответил Лейхфельд , - "во время чистки оружия" .
Он оказался в силах подняться и , поддерживаемый доктором и дворником , сошел по лестнице в свою квартиру , где ему на плечи набросили шубу ; далее Лейхфельд спустился к пролетке , на которой и был отвезен в приемный покой Обуховской больницы .
Довольно долго раненый дожидался осмотра врача . Наконец его перенесли в перевязочное отделение , где Лейхфельд поступил в распоряжение дежурного врача Гейкинга . Едва увидев огнестрельную рану , тот потребовал вызова в больницу полиции . Лейхфельда , пытавшегося объяснить причину ранения случайным выстрелом , он даже слушать не стал , а предложил ему только беречь силы .
Не дожидаясь появления полицейского , Гейкинг осмотрел рану . Оказалось , что пуля прошла навылет , по касательной , с левой стороны груди ; легкое и ребры были не задеты , но повреждение плевральной полости существенно затрудняло дыхание и являлось причиной сильного кровотечения . Пульс был неровный , невысокого наполнения и достигал 130 ударов в минуту. Рана представлялась серьезной . "Все решат ближайшие два часа" , - заявил доктор Лейхвельду . Большое значение для судьбы пострадавшего д . б . сыграть возникновение , либо напротив , отсутствие осложнений .
Когда в больницу прибыл становой пристав Станевич , доктор объяснил ему причину приглашения и охарактеризовал состояние раненого как "тяжелое и неустойчивое" . Полицейский обещал быть кратким . И действительно , Станевич задал Лейхфельду всего три вопроса : когда имело место ранение ? при каких обстоятельствах это произошло ? и где находится оружие в настоящее время ?
Лейхвельд объяснил , что выстрел имел место около девяти часов утра и был произведен из пистолета армейского образца , хранящегося у него в квартире . Вот только выстрелил вовсе не он ; стреляла Александра , его сожительница . Последнее признание , очевидно , удивило докторов Германа и Гейкинга , которые своими ушами слышали , как совсем еще недавно - и часа не прошло ! - раненый утверждал , что случайно выстрелил сам в себя . Очевидно , слова доктора Гейкинга о двух часах , которые решат его судьбу , произвели на Лейхвельда такое впечатление , что он решил не выгораживать сожительницу . На вопрос о местонахождении оружия в настоящий момент Лейхфельд ответил , что пистолет должен находиться там , где был оставлен после выстрела , т . е . в его квартире .
Станевич спросил у присутствовавших , хорошо ли все они расслышали сделанное раненым заявление и после утвердительного ответа переписал фамилии всех , находившихся в эту минуту у кровати Лейхфельда . Это были врачи Герман и Гейкинг , больничный служитель Николаев , сестра милосердия Мамошина , сожительница Лейхфельда Александра и , наконец , сам становой Станевич .
Сожительница раненого пояснила , что она является Собянской княжной по имени Омар - бек , а именем Александра она называется исключительно для удобства общения с русским населением . На предложение Станевича объяснить заявление Лейхвельда , свидетелем которого она тоже была , эта женщина спокойно ответила , что действительно выстрел был нечаянно произведен ею во время заряжания пистолета . Становой предложил ей не покидать Петербург вплоть до выяснения всех обстоятельств и "недопустить утрату пистолета" .
События первой половины 22 февраля 1866 г. вовсе не случайно воспроизведены здесь с такими подробностями . Через некоторое время они привлекут к себе пристальное внимание самых разных людей и явятся источником разнообразных инсинуаций и обвинений .
В последующие дни февраля состояние больного несколько стабилизировалось : хотя его и лихорадило , абсцесса в поврежденных выстрелом тканях не наблюдалось . Стала снижаться частота пульса , что служило косвенным свидетельством того , что раненый находится на пути к выздоровлению . Так , если 23 февраля при трехкратных в течение дня измерениях пульс составил в среднем 126 ударов в минуту , то 26 февраля он понизился до 108 .
В эти дни к Евгению Лейхфельду неоднократно приходили его друзья Грешнер и Розенберг , полицейский из той же Обуховской части , что и Станевич . Раненый много говорил (несмотря на требование врачей экономить силы ) и чувствовал себя хотя и ослабленным , но все же довольно хорошо .
Однако , 27 февраля 1866 г. произошло резкое ухудшение самочувствия Лейхфельда : выросла температура , пульс подскочил до 132 ударов в минуту , открылись раны .
Перемена в состоянии больного в этот день не представляла большой загадки для медиков ; напротив , подобное ухудшение было прогнозируемо . Человеческий организм , потерявший в первые часы после ранения много крови , стал постепенно восстанавливать ее первоначальное количество , но увеличившееся на пятый день кровяное давление вытолкнуло из ран образовавшиеся тромбы . В последующие дни лихорадочное состояние больного не проходило : держалась повышенная температура , пульс оставался вдвое выше нормы .
В последний день февраля в Обуховской больнице появилась сожительница Лейхфельда . Княжну Омар - бек сопровождал представительного вида мужчина по фамили ( как впоследствие выяснилось ) Белавин . Дама в категорической форме потребовала встречи с Лейхфельдом ; дежурный врач столь же категорически отказал , заявив , что больной настаивал на том , чтобы "эту даму ко мне близко не подпускали" . Произошла некрасивая перебранка , свидетелями которой оказались оба полицейских - Розенберг и Станевич , спускавшиеся в это время по лестнице .
Княжна добилась в конце - клонцов свидания с Лейхфельдом , но по выходу ее из больницы пристав Станевич предложил даме пройти вместе с ним в полицейскую часть . Там на предложение предъявить паспорт , княжна Омар - бек заявила , что такового не имеет . Понятно , что после такого заявления не могло быть речи о том , чтобы отпустить молодую даму . Ее оставили в камере Обуховской полицейской части "вплоть до установления личности" как обычную нарушительницу паспортного режима .
Именно так Собянская княжна неожиданно для самой себя , своего спутника Белавина и , видимо , самих полицейских , оказалась под стражей . Любопытно , что на тот момент ее никто еще формально ни в чем не обвинял и было совершенно непонятно , как надлежало поступать с нею в дальнейшем .
Первого , второго и третьего марта состояние Лейхфельда неотвратимо ухудшалось : повязки на ранах постянно пропитывались кровью , раненый все более слабел , температура , поднявшаяся до 38 градусов , уже не спадала . Состояние больного трижды в день регистрировалось в "скорбном листе" ( истории болезни ) и т. о. оказалось надежно задокументировано .
Второго марта Евгений Лейхфельд пригласил к себе дворника Феоктистова , которому сделал распоряжения относительно имущества , находившегося в его квартире . В эти мартовские дни раненого продолжал навещать его друг Грешнер ; последняя их встреча произошла в семь часов вечера 4 марта . Несмотря на плохое состояние Лейхфельд был в сознании и мог разговаривать .
Но уже в одиннадцать часов вечера 4 марта Евгений Лейхфельд скончался . Драма , начавшаяся как банальный несчастный случай , приобрела черты криминальной истории . Смерть Лейхфельда превращала выстрел любовницы в убийство , а ее саму - в убийцу . Поскольку виновная уже находилась под стражей главной задачей возбужденного по факту смерти расследования явилось установление наличия или отсутствия умысла в ее действиях .
На первом же допросе собянская княжна повторила свое признание , сделанное 22 февраля 1866 г. в Обуховской больнице , а именно : во время заряжания ею американского револьвера системы "Смит - Вессон" , она попыталась взвести курок , но т. к. у нее дрожали руки , ей это не удалось . Пистолет с курком , не взведенным до упора , она попыталась положить в ящик трюмо , но курок неожиданно сорвался , что привело к трагическому выстрелу .
Розенберг , друг скончавшегося Лейхфельда , в своих показаниях , данных сразу по возбуждении дела , передал так картину происшедшего , как ее описывал в больнице раненый : накануне рокового выстрела - 21 февраля 1866 г. - Лейхфельд заявил своей сожительнице , что имеет намерение прервать с ней свои отношения . Это вызвало взрыв негодования с ее стороны . После продолжительного скандала Лейхфельд ушел из квартиры , оставив Александру на какое - то время в одиночестве . Встретив во дворе дома дворника Феоктистова , он попросил его подняться в его - Лейхфельда - квартиру и под любым предлогом задержаться там . Очевидно , Евгений не хотел надолго оставлять сожительницу одну в пустом доме . Вернувшись через некоторое время , он отпустил Феоктистова и провел ночь под одной крышей с Собянской княжной . Утро следующего дня началось с ее упреков , которые , очевидно , не остались безответны . В какой - то момент женщина занялась чисткой револьвера и его приготовлением к стрельбе ; вкладывая шомпол в ствол она , якобы , сказала Лейхфельду , что застрелит его . После этого женщина несколько раз подходила к нему и отходила , с улыбкой ( очевидно , наслаждаясь эффектом ) поднимала оружие . И лишь после нескольких подобных манипуляций она произвела выстрел .
Уголовное дело пополнилось и заявлением пристава Станевича , в котором тот фиксировал ответы раненого Лейхфельда на вопросы , заданные ему в перевязочном отделении Обуховской больницы 22 февраля . В заявлении полицейского поименно указывались все лица , бывшие свидетелями разговора станового с раненым .
Судебно - медицинская экспертиза , проведенная доктором Майделем , констатировала получение Лейхфельдом пулевого ранения в левую сторону груди . Пулевой канал был коротким , поверхностным , не задевавшим жизненно важных органов ; не наблюдалось следов сепсиса и ранение не явилось непосредственной причиной гибели раненого . Смерть Лейхфельда последовала вследствие кровопотери , вызванной тем , что в течение 10 дней рана не закрывалась ; это привело к сердечной недостаточности , с которой медицина того времени не могла справиться . В те времена не было и понятия о группах человеческой крови и способах возмещения кровопотери переливанием крови донора или использованием кровезамещающих растворов . Без сомнения сегодня человек с ранением Лейхфельда остался бы жив . Да и для того времени он , очевидно , был не безнадежен , ведь неслучайно полиция не озаботилась допросом раненого , пока он был в сознании и мог говорить ; очевидно , полицейские предпологали сделать это после его выздоровления .
Помимо анатомирования тела Лейхфельда , судмедэксперт осмотрел и одежду погибшего . Сделано это было в целях онаружения на одежде следов выстрела в упор . Таковых не оказалось , что лишний раз указало на невозможность саморанения .
Кроме иедицинской экспертизы , следствие назначило и оружейную , с целью проверки исправности оружия или описания особенностей его функционирования , могущих иметь существенное значение при рассмотрении дела . Оружейным экспертом был назначен Филиппов , известный в городе знаток оружия , коллекционер и оценщик , нередко приглашавшийся для дачи подобного рода заключений .
Обыск на квартире Евгения Лейхфельда был произведен 10 марта 1866 г. Были изъяты револьвер , из которого был смертельно ранен Лейхфельд , а также внушительная стопка писем , адресованных княжне Омар - бек .
Когда на допросе арестованную спросили , ей ли адресованы эти письма она ответила : "Они принадлежат мне" . Эта многозначительность ответа до поры оставалась непонятой полицейскими и получила разъяснение много позже . Вопрос о личности обвиняемой еще долгое время оставался открытым ; никто не верил в экзотическое происхождение девицы Александры . Но проходили дни и недели , а она все также продолжала настаивать на обладании княжеским титулом .
Была предпринята попытка розыска лиц , писавших письма "княжне Омар - бек" . Все они жили далеко от Санкт - Петербурга и прошло довольно много времени , прежде чем от провинциальных полицейских управлений были получены справки по запросам следствия . Во всех случаях ответы были одинаковы : лиц , которыми интересовалась столичная прокуратура розыскать не удалось . Более того , никто из местных жителей этих людей не знал и о существовании таковых даже не подозревал .
Такое совпадение результатов розыска представлялось весьма любопытным и вряд ли могло быть случайным .
Княжна отнюдь не казалась представителем национального меньшинства ни своей внешностью , ни общим развитием не соответствуя представлениям о людях такой категории . Было очевидно , что эта женщина д . б . иметь какие - то связи в Петербурге и жить в столице довольно продолжительное время . Полиция стала отрабатывать ее возможные питерские связи , но в течение продолжительного времени эта работа не приносила результатов . Розысканный Белавин , тот самый мужчина , что сопровождал "княжну Омар - бек" во время ее скандального посещения больницы , ничего не смог рассказать о прошлом этой женщины .
